Антисемитизм в славянской народной культуре

Источниками славянских народных представлений о евреях стали сюжеты средневековой книжности и фольклора, трактующие события Ветхого и Нового Заветов и последующей библейской истории. Фрагменты истории «библейских» евреев трансформировались в исторических хрониках, полемических трактатах, народных легендах и легли в основу мифологизированного образа еврея в книжной и устной традициях славян^[1].

В народной культуре славянского населения черты оседлости постоянное соседство с евреями и большое число ярких отличий последних по целому ряду основополагающих для построения идентичности характеристик, включая веру, обряды, одежду, пищу, занятия, способствовало формированию и высокой устойчивости стереотипа еврея. Участие в сложении этого стереотипа приняла и христианская церковь^[3]. Народные верования белорусов, русских и украинцев, которые соседствовали с евреями на территории черты оседлости, составляют единый комплекс представлений^[4].

Ряд славянских народных

В народных легендах, рисующих

Современные болгарские предания изображают жидов первыми людьми на свете, которые вышли из земли подобно грибам. Они были высокими и крупными, ходили, спотыкались, падали и не могли больше встать. Особо они запинались о Кепину (ежевик), поэтому кланялись ей и приносили жертву. Они не боялись грома. Когда змеи стреляли с высоты огненными стрелами, жиды клали себе на голову камень и приговаривали: «Каменная у меня голова! что ты со мной поделаешь!». Видя, что эти создания спотыкаются, падают и не имеют сил подняться, Бог извёл их^[9].

Илиев выводил славянское народное представление о жиде-исполине из

Если славянская книжная традиция была ориентирована на поиск библейских параллелей событиям и лицам своей истории, связывая принятие веры или обращение с концептом чуда, то фольклорная традиция создавала собственный миф о «чужой» вере. Этот миф отразил конфессиональную полемику, эсхатологические пророчества и суеверные представления^[10].

Народная традиция утверждает приоритет своей веры на верой этнических соседей, используя как аргументы сакральные символы. Славянские легенды, связанные с

Конфессиональный аспект в оппозиции «свой — чужой» составляет одну из основ самоидентификации, в особенности в полиэтнической и поликонфессиональной среде, где традиция соседства насчитывала несколько столетий[15]. Настороженное отношение к иноверцам, инородцам проявляется в эмоциональных эпитетах: укр. бисові жиди; недовірок, невіра — «еврей, иудей»; Иродове кодло; гаспидьска живода; невірний гірш жида, або турка (о евреях). В народной культуре наблюдается «национализация» Бога, когда каждому народу приписывается свой Бог, покровительствующий ему, но «свой» Бог — всегда самый могущественный. Письменные источники и фольклор отразили такие понятия, как русский (московский, староверский), польский, немецкий, хохляцкий, жидовский бог. «Еврейский бог» в славянских представлениях не имеет имени и никто не видел его изображений. В то же время утверждается, что он изображён в зооморфном демонологическом виде, в виде «барана позолоченного» или «тельца раскрашенного», как пёс, корова, некий болван, «божок в виде змеи», что связывается с жезлом Моисея — именно так интерпретируется украшенный свиток Торы. Известны представления о таинственных изображениях «еврейского бога», которые обладают магической силой^[16].

В отношении «жидовской веры» славянская традиция проявляет взгляд «извне», интерпретируя элементы иудаизма в основном на основании внешних представлений о них. Кроме точки зрения, что еврейская вера — это вера Ветхого Завета, от которой происходит христианство, встречается представление, что у евреев свой Бог. На

В ряде шуточных фольклорных жанров, в которых сюжетообразующим является спор о вере — сюжет, имеющий литературное происхождение. Диспут часто ведётся в виде безмолвного диалога жестами. «Противник» ведёт себя очень серьёзно, но человек «нашей» веры обращает спор в шутку: убеждение в правильности «своей» веры не нуждается в доказательствах. В одном из сюжетов еврей признаёт правоту крестьянина и крестится после следующего обмена жестами: еврей показывает один палец, крестьянин три; еврей — ладонь, крестьянин сжимает руку; еврей указывает наверх, крестьянин — вниз. Еврей обратился к ксёндзу, который истолковал это так: один палец — Бог един, три пальца — Бог в Троице; ладонь — Бог всё видит, сжатая рука — бог знает всё тайное; палец наверх — Бог на небе, вниз — Бог и на земле. Крестьянин понял дело так: жид хочет зарезать меня ножом, я пригрозил ему вилами; хочет ударить ладонью, я в ответ — кулаком; поднимет меня вверх, я стукну его о землю^[18].

В отношении ритуалов иноверцев внимание концентрируется на внешних их проявлениях, в первую очередь носители традиции оценивают зрительные и слуховые образы. Евреи очень религиозны, привержены своей вере и строго соблюдают множество предписаний^[19].

Среди верований присутствует сила «чужого» сакрального слова и «чужого» сакрального текста. Сакральные еврейские тексты могли восприниматься как набор «заумных» слов, среди которых уловимы «знакомые» звукосочетания, которые можно по-своему истолковать. Наибольшее количество таких истолкований получило еврейское благословение «Барух ата Адонай Элохейну мелех ха-олам…» («Благословен Господь Бог, царь Вселенной…»): «Adonui, adonuj, wzięła koszka łój» («…утащила кошка сало»,

Суббота единодушно оценивается как значимый день для евреев. По причине субботних предписаний и запретов он часто соотносится с христианским почитанием воскресенья^[21].

Рассказы о происходящем в случае, если синагога или другое еврейское культовое место используются не по назначению, входят в круг легенд об осквернённых святынях, бытующих на Русском Севере, в центральной России, Украине и Белорусии. В таких зданиях, что бы там не находилось, дело не идёт, всё ломается.^[22].

Если «свои» культурные явления, с точки зрения славянской традиции, имеют ряд типологических сходств с еврейскими обрядами, они начинают восприниматься как «чужие», «еврейские». Один из ранних известных примеров — «

Фольклорные мессианские мотивы представляют собой народную версию межконфессионального диалога, который в книжной культуре выражен в полемических трактатах раннего Нового времени об истинном и ложном Массии. Славянский народный образ «жидовского Мессии» построен на образе «чужого» и явным образом демонизирован, например, наделён рогами[26].

Представления о «чужих» религиозных практиках как о «греховных», «кощунственных» становятся оправданием определённого поведения относительно «чужих». Этническая или локальная народная культура, основанная на идее

Одно из первых обвинений по кровавому навету у восточных славян, в смешанной католико-православной среде в Подляшье, относится к 1564 году. Кровавый навет как элемент антииудейской полемики может быть сопоставлен с переосмыслением сюжета о Евстратии Постнике Густынской летописи XVII века из Юго-Западной Руси. Сюжет рассматривается в качестве сбывшегося пророчества о Крестовом походе 1096 года: «заходные царие и князи идеже обретоша Жидовъ, убиваху их, нудяще креститися. И много тогда Жидовъ погибе, якоже им преподобный Евстаратий мученикъ прорече, егда от нихъ распятъ бысть»^[29].

Сюжет о ритуальном употреблении евреями христианской крови — универсальная составляющая этнокультурного «портрета» еврея в религиозной европейской средневековой традиции и во многом наследовавших ей народных верованиях^[30]. Народные представления о кровавом навете в отношении евреев имеют книжные источники^[31]. Возникающий в народных пересказах Евангелия мотив жертвоприношения тесно переплетается с мотивом кровавой жертвы, с точки зрения христианской традиции, ежегодно приносимой евреями на Пасху, и мотивом ритуального убийства^[32].

В

Устойчиво представление, что еврейская маца является очистительным средством, который евреи используют в свой праздник, наподобие того, как христиане ходят к причастию, маца становится аналогом облаток. С этой точки зрения наличие крови в маце становится оправданным, ассоциируясь с кровью и телом Христовыми при причастии^[34].

К народному кровавому навету примыкают сюжеты о

Согласно народной славянской традиции, христианская кровь нужна евреям также для промывания глаз новорождённым, поскольку евреи родятся слепыми, как кошки и собаки; также для обеспечения деторождения; для спасения всего народа[36].

Смешение «своих» и «чужих» ритуальных моделей, проекция «чужой» обрядности на привычную картину сопровождаются установкой на «разоблачение» этнических соседей, подозреваемых в постоянном кощунстве. Эта ситуация ярко выражена в отношении еврейских праздников. Одним из основных мотивов таких рассказов является мотив профанации иноверцами ритуальных действий христиан с непременным наказанием кощунников^[37].

В регионах со смешанным этноконфессиональным населением «чужая» вера является предметом особого внимания, однако она воспринимается всегда сквозь призму собственной культуры^[38]. Этноцентристские тенденции развиваются не от незнания культуры «чужих». Напротив, мифологизация чужаков характерна именно для традиций, которые знали своих этнических соседей «в лицо»^[39]. Мифологизация образа «чужого» сочетается с бытовым знанием о реальных соседях, при этом первый аспект остаётся преобладающим^[40]. Как правило, выделяются, переосмысляются и интерпретируются элементы «чужой» культуры, отличающиеся от «своей» культуры^[38]. Этнический (или этноконфессиональный) стереотип еврея в западной части восточнославянского этнокультурного ареала имеет значительную устойчивость и функционально нагружен^[3].

Если эпические фольклорные жанры и легенды повествуют об однозначно «чужих» — неверные турки, жидова, жидовики-некрещеники, то фольклорные нарративы и мемораты говорят об этнических соседях-евреях, используя слова еврейчик, жидок, жидовочка, Żydek, Židáčik. Исходя из контекста, эти наименования являются не фамильярными и не носят пейоративного оттенка, а означают сокращение дистанции, просто «чужие» становятся «своими чужими». Коррекция стереотипов, которая обусловлена непосредственными контактами разных культур, является органичной для культуры полиэтничных регионов, где «жыд — такі самы чалавек, як і я. Ён мне брат» (Гродненская область)^[41][42]. Однако имеется и противоположное мнение об оттенке перечисленных слов^[43].

Славянская народная культура выработала «способы распознавания» евреев, включая внешние, телесные особенности — «отметины», «приметы». Эти физические характеристики включают как видимые, ощутимые признаки — антропологические и этнографические особенности, так и гипертрофированные, не требующие верификации черты, приписываемые чужакам. Всем инородцам, иноверцам присущи разные телесные особенности и аномалии, иногда скрытые, которые народная этиология объясняет как следствие «нечеловеческой», «демонической» природы «чужих» либо как результат наказания «чужих» со стороны высших сил за их «нечистоту» и «греховность»^[44]. «Чужой» всегда остаётся таковым, не только в духовном плане, но и телесно^[45].

Традиционным является представление, что иноверцы, инородцы не имеют души, у них есть только пар, пара, как у животных. О еврее могут говорить «жид издох, изгиб», но не «умер». В Закарпатье распространено поверье, что тело иноверца, подобно телу колдуна, напротив, может вмещать две души, и среди евреев много «двоедушников». Даже если у иноверцев признаётся существование души, они не могут попасть в рай, ад или чистилище^[46].

В фольклорном сознании бытует представлении об особой «окрашенности» чужаков. Этот миф является неким «общим знанием», не соотносясь с тем, что можно увидеть собственными глазами. При этом важны скорее не цвета а противопоставления «светлый — тёмный», «чистый — грязный»^[47].

Согласно польским поверьям, беременность у евреек длится всего шесть месяцев, поэтому еврейские семьи многодетны. «Евреи плодятся как клопы» — утверждает польская пословица. Кроме того, евреи рождаются из прямой кишки. Инородцы, подобно животным, рождаются слепыми, и необходимы время или особые действия, чтобы новорождённый прозрел. По поверьям поляков в Литве евреи не способны видеть солнца и определять по нему время. Кровь евреев отличается от нееврейской ввиду их родства с нечистой силой. Болгарские легенды упоминают великанов-людоедов, иногда одноглазых, называемых латини, елини, джидове, джидовци. В народных представлениях южных славян евреи выступают людоедами. Типологической параллелью этих сюжетов является кровавый навет. Согласно общеславянскому представлению ноги — единственная часть тела, которую не в силах изменить нечистая сила. Демонические животные конечности имеют и евреи. «Чужого» может отличать и наличие хвоста^[48].

Устойчивым стереотипом является запах «чужого». Со Средневековья известны общеевропейские представления о лат. foetor judaicus — «еврейском зловонии». Так, согласно украинской паремии, «Жид жидом завсегда смердить»^[48].

Приписываемая чужакам «нечистота» — не только грязь, неопрятность, но и безнравственность, непристойность, порочность. «Нечистота» «чужого», включая еврея, связана с разными животными. «Нечистыми», то есть и грязными физически, и греховными, видятся религиозные практики иноверцев. Так, в Польше, Подолии и Подлесье бытует устойчивое представление, что евреи венчаются в мусорной куче^[49]. Проявлением «нечистоты» являются особого рода болезни чужаков. Согласно поверьями восточных славян, евреи страдают коростой и паршой, что есть результат Божьего наказания. Ряд болезней получил статус «еврейских». Этнологическую характеристику получают и веснушки^[50].

Фольклорная этиология объясняет появление разных языков и «признаки» чужой речи, такие как «невнятность», «неблагозвучность», «заумность». Языковой аспект не играет ведущей мифологизирующей роли, что для регионов тесных контактов может объясняться активным присутствием ежедневной коммуникацией^[51]. Оценка может быть от представлений об особенностях речи евреев как знака их избранности до интерпретации этого как Божьего наказания^[52]. В этноцентричной традиции «человеческим» или «культурным» статусом обладают только «свои», и только свой язык признаётся полноценным и пригодным для общения, тогда язык «чужих» может восприниматься или как звукопроявление, родственное «языку животных», или приравниваться к немоте, поскольку с его помощью нельзя передать «правильную» суть явлений^[53]. В традиции украинцев, белорусов и поляков неблагозвучные звуки удода сравниваются с жидовской речью, а сам он считается «еврейской» птицей^[54].

В регионах этнокультурных контактов в Подолии, Полесье и примыкающем к нему польском Подлясье, Карпатах, белорусском Понеманье наблюдалась значительная языковая толерантность, которая могла корректировать ментальные стереотипы. Сходство немецкого языка и идиша могло объясняться тем, что евреи и немцы — один народ^[55]. Владение несколькими языковыми кодами значимо для жанра анекдотов об этнических соседях, в которых обыгрывается возможность разного лексического выражения одного и того же значения^[56].

Повседневность «чужих» также мифологизируется. Эти рассказы отражают традицию самоосознания группы, дистанцирования от «других». Стереотипы о евреях различались в зависимости от того, формировались ли они среди жителей местечек с преобладающим еврейским населением (например, в Подолии) или в сельской среде, где евреи были немногочисленны (как в Полесье). И среды местечек, где сохранились следы синагог, еврейских кладбищ и рядовой застройки, известен большой пласт сюжетов об этих объектах — легенды и постройке, о подземных ходах, глубоких подвалах, кладах в подземельях или особых комнатах — «секретах». В местах преобладания славянского населения славянская традиция почти ничего не знает о еврейской религиозной жизни. Евреи становятся «своими чужими», возможно взаимное участие в семейных обрядах, обмен магическими и лечебными рецептами. Но и здесь продолжают преобладать мифологические представления о евреях^[57].

Если для стереотипов из области мифа характерны такие «признаки» «чужих» как «дикий», «нечеловеческий», то для для стереотипов из области быта значимы «признаки», проецируемые на повседневное общение с этническими соседями. Бытовые стереотипы фиксируются в паремиях (пословицах, поговорках) и в развёрнутых нарративах. Носители славянской народной традиции единодушно приписывают евреям богатство. В связи с этим у них нет «хозяйства» (скот, огороды, земля), они могут получать образование. Распространена мифологема о «еврейском золоте». Через образование богатство связано со стереотипом «умного», «учёного» еврея. На основе рассказов складывается образ еврея — помощника бедным соседям-неевреям и безотказного кредитора. Эту картину нарушают рассказы военного времени, когда местячковые украинцы выдавали евреев немцам-оккупантам, чтобы не отдавать долги. Однако преступное завладение еврейскими средствами каралось страшной болезнью на протяжении нескольких поколений^[58].

В Восточной Европе XVI—XVIII веков как зоне многообразных и обширных иудео-христианских контактов, концепт «мудрости» за пределами «своей» культуры неизбежно соотносился со сферой «свой/чужой», где внутренняя оценка вступала во взаимодействие с внешней, о чём свидетельствуют разнообразные источники, включая учёные полемические трактаты, корреспонденцию религиозных лидеров местного еврейства, памятники еврейской и христианской религиозной мысли, фольклорные нарративы и их литературные переработки, мемуарные свидетельства^[59].

Настоящей работой признаётся только труд на земле. Непричастность к нему евреев воспринимается как недостаток. В то же время положительно оценивается профессионализм евреев^[60]. Хитрость в народном сознании присуща всем народам. Она неоднозначно оценивается. По отношению к «чужому» это положительное качество, по отношению к «своему» — отрицательное. В «хитрость» еврея вкладывается представление об обмане и целый ряд других обусловленных стереотипам значений. Представление о «хитром» еврее наиболее устойчиво в массовом сознании. В регионах, где славянское население никогда прямо не контактировало с евреями, понятие «хитрый жид» также является постулатом. Предписывается соблюдать осторожность при совершении торговых сделок с евреями. Такое отношение оправдывало допустимость самим обманывать евреев. Мотив обмана иудея христианином является элементом ряда книжно-фольклорных легенд об обращении иноверцев и народных рассказов об утаённых, украденных деньгах, при этом обман иноверца не является грехом, поскольку направлен против представителя «чужой» веры^[61].

Евреям приписываются ум и сообразительность. Ум проявляется уже с рождения. Отмечается любовь евреев к учёбе и их «культурность»^[62].

Один из сюжетов в фольклоре местечек рассказывает о «вечной вине» евреев за распятие Христа как о причине их истребления во время войны и временами проявляющегося со стороны соседей недоброжелательного отношения^[63].

На фоне комплекса мифологических представлений о евреях существование у этих чужаков особого, отличного от христианского, календаря, делает его даты особенно значимыми в контексте магических практик, погодных и аграрных примет. Эти верования отражены в жанрах легенд, быличек, анекдотических историй^[64]. В фольклорном сознании существует представление, что подвижные праздники разных конфессий не совпадают. Если же, согласно народному сознанию, они всё же совпадают, то эта дата получает особое значение, усиливается предрасположенность к чудесам. «Чужие» праздники часто рассматриваются как «праздники наоборот», аналогично тому, что «чужая» вера — греховна, «чужой» бог представлен как демонологический персонаж^[65]. Кроме характерной для украинских и белорусских рассказов имитации речи евреев, имеет место своеобразная «транскрипция» названий еврейских праздников. Так в рассказе из Галиции упоминаются «Судный день», «Трубки» (название отражает трубление в шофар), «Кучки» (Праздник кущей — Суккот), «Гамана» (Пурим, связанный с фигурой Амана), «Пейсах», «Зелени Сьвєта» (Шавуот — по аналогии со славянским народным названием Троицкой недели — Зелёные святки, а также, возможно, в связи с растительной символикой еврейского и христианского праздников)^[66]. В особо «магически значимые» праздники славяне и евреи проводили одни и те же ритуалы для избавления от происков нечистой силы. Некоторые христианские праздники почитают и христиане, и евреи. Имеет место о прямой соотнесённости времени (праздника) и пространства, в связи с чем иноверцу тоже нужно соблюдать праздничные запреты «нашей» традиции. «Чужеродность» еврейского календаря в народном славянском сознании подтверждает также то, что все еврейские праздники подвижны (относительно христианского календаря), «не в числе». Этим обусловлены попытки «закрепить» некоторые еврейские даты, хотя бы для себя^[67].

Славянские рассказы о еврейских праздничных ритуалах содержат как результаты реальных наблюдений и их своеобразной интерпретации, так и мифологический пласт, один из наиболее устойчивых стереотипов — о связи иноверцев с нечистью. Славянская фольклорная «проекция» перекодирует «чужие» понятия в рамках «своей» традиции, что возможно в рамках тесного взаимодействия культур^[68]. Отголоском пуримшплей может быть свидетельство, записанное в 2004 году в одном из бывших местечек Подолии: «когда умер Сталин, евреи радовались, пели песни, играли на бубнах»^[69]. По отношению к еврейской Пасхе славяне проявляли некоторую настороженность, поскольку считалось, что в это время активизировались демонические силы, с которыми связан любой «чужой». К этому дню приурочены «страшные рассказы» о явлении звероподобного «еврейского бога»^[70]. Кучками или кучами славяне называют праздник Суккот (Праздник кущей), а также весь комплекс осенних праздников; вообще любой еврейский праздник и сам еврейский ритуал моления. Народная этимология объясняет это слово тем, что евреи собираются в кучу. В славянской чреде с Кущами связан ряд поверий, а также запреты, касающиеся хозяйственной деятельности. Кучки могут восприниматься как очистительный обряд, что связано с принятым у евреев молением у воды и вытряхиванием содержимого карманов. Другая традиция воспринимает Кучки как обряд поминовения усопших; в другом варианте — обряд вызывания дождя, поскольку в реальной традиции евреи читают молитву о дожде^[71].

Праздники в народной традиции как дни, выделенные из будней и сопровождаемые особыми обрядами, воспринимаются не просто как значимые, но и как опасные и страшные, требующие соблюдения особых правил. В святочный период запрещены все виды работ. В то же время «безбожные» евреи, работая в это время, нарушают «общечеловеческие» правила. Вдвойне страшными могут быть праздники иноверцев. Так, по верованиям поляков, вредоносные ходячие покойники (

Еврейские похороны как наиболее «открытый», зримый в общественном плане еврейский ритуал. В рассказах о них украинцев, белорусов и поляков, которые проживали в непосредственном соседстве с евреями, «объективные знания» сочетаются с комплексом фольклорно-мифологических представлениями и суевериями. Еврейский погребальный обряд в наибольшей степени «прокомментирован» этническими соседями. Основные моменты этих рассказов включают предсмертную ритуалистику, характер похоронной процессии, способ захоронения, поминальные обряды. Согласно славянским верованиям, евреи «помогают» своим умирающим, душат их подушками[74]. Хоронят без гробов, завернув в полотно, «повивая» покойника, как младенца, или обряжая как в особую рубаху^[75]. На кладбище несут покойника бегом, в процессии участвуют только мужчины. Некоторые информанты вспоминали о шутках, которые устраивали нееврейские дети и молодёжь в местах, где проходила еврейская похоронная процессия^[76]. Евреев не положено хоронить с цветами и музыкой. В восприятии славянской культуры похороны с музыкой это знак «антикультуры», а пожелание таких похорон еврею может иметь значение проклятия^[77]. Словом кладбище, кладовище может обозначаться как христианский, так и еврейский некрополь, но в ряде мест Подолии и Буковины имеется чёткое различение: кладбище — только места православных и католических захоронений, а еврейские именовались окопысько — слово, иногда соотносимое с некой окраиной, отдалённым пространством. Еврейские захоронения, по мнению информантов, находились на склонах крутых холмов, тогда как христианские — на равнине. В Подолии рассказывали, что евреям на могилы клались «колоды» или надгробия были в форме сапога^[78]. «Чужие» некрополи могут описываться как «нечистые» и несущие опасность^[79]. «Страшным местом» еврейские кладбища выступают в детских рассказах^[80]. Евреев хоронят в неглубоких могилках. Среди украинцев, белорусов и поляков широко распространено представление, что евреев хоронят сидя или стоя. Рассказывают также, что евреи хоронят своих, выкапывая в могиле специальную «нору», куда помещается тело лицом вниз. В славянской традиции лицом вниз хоронились обычно колдуны и ведьмари, чтобы они не смогли выбраться из могил. Евреев хоронят лицом на юг или на восток. Сидя или лицом к земле евреи хоронятся, чтобы на Страшный суд еврей раньше христианина выбрался из могилы и предстал перед Богом^[81]. Большинство информантов утверждали, что у евреев не принято устраивать поминки, то есть поминальное застолье, а ритуал поминовения сводится к молению сидя на полу возле свечи^[82].

В поворотные моменты года, которые в

Связь с потусторонним в образе ряженого «еврея» подчёркивают его белые или чёрные одежды (в славянских верованиях эти цвета связаны с «тем миром»), кривизна маски (кривизна как знак причастности к миру нечистой силы), горбатость фигуры (признак принадлежности к демоническому миру), хромота (общеевропейские представление, что хромота является признаком чёрта). Эти ряженые часто ведут себя комически-кощунственно^[84].

Тема пищи и связанных с ней ритуалов значима ввиду «открытости», наглядности пищевого кода. Иудейские пищевые запреты становятся видимым маркером «чужой» культуры^[85]. Резник (шойхер) часто воспринимался как «магический специалист» по умерщвлению животных. В народных рассказах из юго-восточной Польши специально долго мучили предназначенное для убоя животное, как они мучили Христа^[86].

Этиология еврейских пищевых запретов отражена в славянских народных легендах, которые связывают появление этих запретов с библейскими событиями. Наибольшее количество фольклорных легенд связано с запретом употребления в пищу свинины. Широко бытует сюжет, что Иисус превратил в свинью еврейку (варианты — беременную или с детьми), которую её соплеменники спрятали под корыто (под бочку, в печь) с целью испытать его всеведение. Они спросили Христа: что под корытом. Он ответил: свинья с поросятами. Иисус превратил эту женщину в свинью (с поросятами), с тех пор евреи и не едят свинину, ведь свинья — это «жидовская тётка»^[87]. Русские же едят свинину, потому что свинью благословил сам Христос, поскольку она спрятала его от искавших его жидов^[88]. Информанты-славяне единодушно утверждали, что любимым блюдом у евреев является курица, которую они постоянно употребляют в пищу. В то же время в славянской традиции в ряде случаев курятина была запрещена для ритуальной трапезы^[89].

Славянские народные представления о евреях проецируются на некоторые природные объекты. «Еврейскими», «татарскими», «цыганскими», «турецкими» в славянских языках называются небесные светила, несъедобные растения и ядовитые грибы, ряд животных, аномальные природные и погодные явления (дождь при солнце, двойная радуга и др.). Эти «неправильные» явления маркируются как «чужие», принадлежащие к пограничному миру. Два животных, свинья и удод, стали своего рода символами всего еврейского, объединив в себе все признаки, которыми славянская народная традиция наделила образ «евреев»^[90].

Сюжеты, имеющие корни в

В любой народной традиции особо открытой для этнокультурных контактов является область народной демонологии и магии. Несмотря на глубокие различия славянской и еврейской традиций, в сфере народной демонологии они тесно «сотрудничают» и проявляют взаимную заинтересованность. Ещё этнограф П. П. Чубинский отмечал сходство демонологических представлений украинцев и евреев. Этнограф С. А. Ан-ский писал, что низшая мифология не знает конфессиональных границ. Обмен демонологическим сюжетами, мотивами и персонажами имеет такую же природу, что и обмен магическими и колдовскими практиками^[95].

Иноверцы и инородцы часто сближаются с нездешними миром, поскольку у них нет души, они «нелюди» и сами понимаются как воплощения нечистой силы. Народная этиология связывает появление «чужих» с деятельностью

Отсутствием души объясняется способность инородцев обращаться в животных. Сюжеты с превращением евреев в животных стали составляют часть этиологических рассказов. С евреями славянские легенды о метаморфозах связывают «нечистых» зверей и птиц, обладающих демонической (в качестве ипостаси нечистой силы или оборотней-колдунов) или хтонической (связанной с «тем светом») символикой — свинья, коза, конь (лошадь), волк, сорока[100]. Связываются черти, евреи и воробьи^[101].

Как «еврейский» трактуется распространённый сюжет о чудесной находке. Кроме обмена сюжетами и персонажами, наблюдается «перевод» культурных текстов из одной традиции в другую^[102][103]. Это может быть «перевод» имён, сюжетов, примет и связанных с ними ритуальных действий. В случае сюжетов остаётся указание, что сюжет «чужой», но он насыщается «своими» этнографическими деталями и включается в «свою» обрядность и ритуалистику. В случае примет одна из сторон диалога настаивает, что данная примета (ритуальное действие) актуально именно для противоположной стороны, хотя то же практикуется и в «своей» среде. Ярким примером служит представление о том, что следует делать, если курица запоёт петухом^[102].

В славянской и еврейской народной традициях имеется мотив орнитоморфного («птичьего») облика демонических существ, в том числе в регионах тесных контактов: Западная Украина, Западная Белоруссия, Польша. Представления, что демоны имеют птичьи лапы и оставляют характерные следы, по которым всегда можно опознать этого пришельца из иного мира, прочно укоренены в еврейской традиции. Талмуд наделяет обликом птицы крылатую

Иноверцы могут вызывать погодное ненастье, метель, дождь. Евреи могли считаться «знающими» колдунами и знахарями. В отличие от христианских колдунов, евреи пользуются своей магией и силой своих молитв[109]. «Свои» «знающие» могли утратить способность помогать «своим», если вылечили «чужого». Раввинов и цадиков славяне считали мудрецами-пророками и знахарями-ведунами. Местные крестьяне уважали их, однако бытовали поверья, что у цадика на одной ноге конское копыто. Могилы цадиков часто становились местном поклонения как евреев, так и славян^[110][111]. Согласно источникам XIX века, практика обращения к «знающим» из «чужой» традиции была взаимной^[112]. Установки, высказанные современными информантами, что нельзя просить в синагоге или на могиле праведника о мести, наказании, противоречат этнографическим свидетельствам XIX — начала XX века, согласно которым, например, в Белоруссии с целью наказать лиходея жертвовали три «еврейских школы», чтобы равины молились о его погибели. Мотив отмщения через «чужую» молитву имеется и в современных свидетельствах. Культовое почитание «чужих» захоронений не исключало использование этих мест в магических целях^[113].

Примерами «профессиональной» магии являются приёмы, которые евреи-корчмари использовали для привлечения клиентов. Эти приёмы использовали и кабатчики в Центральной России^[114]. Труп еврея, иногда еврейского ребёнка, применялся неевреями для оберега коней и скота. Останки иноверцев использовались для вредоносной магии и в магической медицине. Евреи (торговцы, корчмари) обладают волшебной неразменной монетой («инклюз», «анклюз»)^[115].

Иноверец может быть подателем благополучия и здоровья, что воплощалось в обрядовых действиях. Имеются свидетельства о евреях-«полазниках»^[116]. В то же время всякий «чужой», согласно народным представлениям, может быть источником опасности, что выражено в целом ряде правил общения с ним. Отдельная группа фольклорных нарративов представлена рассказами, что «чужие» причастны к распространению заразных болезней. Начиная со средневековых антииудейских сочинений, евреи могли обвиняться в насылании эпидемий и т. п.^[117] В опасной ситуации полезной могла оказаться вещь, принадлежащая «чужому» или воспринимаемая как «чужая». В регионах славяно-еврейских контактов в кризисных ситуациях, таких как засуха, эпидемия, мор, выполнялись магические ритуалы с вольным или невольным участием евреев, роль которых уподоблялась роли неких «катализаторов». Например, жители Полесья во время засухи, бросали в колодцы украденные у евреев горшки или обливали еврея водой. Для противодействия стихийным бедствиям могли совершаться совместные ритуальные обходы. Известны приметы, связанные со встречей еврея и толкования снов с участие «евреев». «Еврей», увиденный во сне, обычно толковался как Христос (у белорусов), святой (западные украинцы), ангел (поляки, украинцы). Еврей может сниться к прибыли или к другим вещам^[118].

В рамках народной магии в регионах тесных контактов в качестве магических средств, амулетов, в народной медицине могли использоваться особо важные предметы «чужого» культа —

При изменении типовых ситуаций этнокультурный стереотип также меняется, что наглядно проявляется в том числе в трактовках особенностей традиций и обрядов этнических соседей. Когда из местечек ушёл пласт еврейской культуры, который составлял общий фон сосуществования традиций, и исчезла возможность непосредственного наблюдения бытовых и ритуальных практик соседей, комплекс представлений о «чужих» сохранил лишь отдельные узловые точки, наиболее устойчивые основные стереотипы, со временем также сдающие позиции: представления, что евреев хоронят сидя; для инородцев и иноверцев характерен особый запах; евреи в своих обрядах употребляют кровь; о пищевых запретах и др.[122] Стереотип еврея сохраняет свою структуру в целом, но редуцировался, перестал выполнять свою регулирующую функцию и постепенно трансформировался в тематику нарративов — меморатов и фабулатов. В этом стереотипе появились и новые компоненты, сформировавшиеся под влиянием исторических событий, но развивающие стереотип с применением характерных для этнокультурной традиции объяснительных моделей^[123].

Наблюдается трансформация стереотипного представления, что евреи не едят свинину. Все чаще информанты говорят, что «нормальные» евреи едят свинину и всегда её ели, потому что те, с кем общался информант на своей памяти, ели свинину — они были советскими и светскими людьми — и это норма их жизни; не едят свинину в Израиле, и это является новшеством для евреев, а для славянских рассказчиков — аномалия^[124].

Известны фольклорные объяснения ненависти Гитлера к евреям. Анализировались нарративы, зафиксированные преимущественно на территориях, входивших в черту оседлости, от людей старшего возраста, контактировавших с евреями, в основном до войны, или много слышавших о них от своих родителей. Эти версии сводятся трём объяснительным стратегиям: в числе ближайших родственников Гитлера или его сослуживцев был еврей, на которого он был сильно обижен и поэтому стал мстить всему еврейскому народу; ненависть вызвали особенности самих евреев, которые, в рамках этнических стереотипов славян, считаются умнее, хитрее, ленивее немцев и славян, а, кроме того, способны понимать немецкий язык; также Холокост может объясняться евангельскими событиями — как «справедливое возмездие» за распятие Христа, при этом информанты неоднократно делали отсылку к соответствующему фрагменту Евангелия: «Кровь на нас и на детях наших» (Мф. 27:25)^[125][126]. В этих рассказах применяются разработанные традицией механизмы осмысления окружающего мира, включая этноконфессиональные стереотипы, сюжетные клише традиционной квазиисторической фольклорной прозы, которое объединены с попытками индивидуальной интерпретации событий прошлого^[127].

В белорусской и украинской традициях имеют распространение рассказы о том, что евреи, идущие на гибель, предрекали своим односельчанам-славянам ту же судьбу. Это предсказание часто облекается в метафорическую форму «нами разведут, а вами замесят», что является отсылкой к изготовлению хлебного теста; непротивление евреев малочисленным конвоирам информанты объясняют словами раввина, который призывал к покорности^[123]. Нежелание евреев сопротивляться истреблению могли объясняться их религиозными взглядами. Евреи не пытались спрятаться или убежать, поскольку было предсказание, что они должны погибнуть, «пойти своим ходом в могилу»^[126].

• Амосова Светлана. Еврейская религия и ритуальные практики глазами славян (на материалах экспедиции в Закарпатскую и Ивано-Франковскую области Украины) // Культура славян и культура евреев: диалог, сходства, различия. — 2011. — № 2011. — С. 283—293.
• Белова О. В., Петрухин В. Я. «Еврейский миф» в славянской культуре. — М. : Мосты культуры ; Иерусалим : Гешарим, 2008. — 576 с. — (Библиотека Евроазиатского Еврейского конгресса). — ISBN 978-5-93273-262-8.
• Белова О. В. Этнокультурный стереотип: между нормой и антинормой // Культура славян и культура евреев: диалог, сходства, различия. — 2016. — № 2016. — С. 10—21.
• Жид // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880. — Т. 1. — С. 557.
• И. Б. Жид, жидовин // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1910. — Т. VII. — Стб. 587—588.
• Кацис Леонид. К проблеме анализа фольклорных записей из зоны славяно-иудейских контактов (на примере текстов о мудрецах и праведниках) // Культура славян и культура евреев: диалог, сходства, различия. — 2011. — № 2011. — С. 171—190.
• Мороз Андрей. За что Гитлер не любил евреев: фольклорные версии истоков Холокоста // Judaic-Slavic Journal. — 2021. — № S2 (6). — С. 155—172.
• Мочалова Виктория. Иудеи и христиане в Восточной Европе: отношение к чужой мудрости // Культура славян и культура евреев: диалог, сходства, различия. — 2011. — № 2011. — С. 121—144.
• Пересветов-Мурат А. Христианский антииудаизм и иудейско-православные отношения в Восточной Славии в Средние века и Раннее Новое время (до 1570 г.) / Перевод с английского Ольги Ковалёвой // История еврейского народа в России / Под общ. ред. И. Барталя. — М.:
  Мосты культуры, 2010. — Т. 1. — С. 418—452. — ISBN 978-5-93273-295-4
  .
• ISSN 2166-4072
  .
• Пивоварчик С. Этноконфессиональные стереотипы в поликультурном регионе (по материалам историко-этнологического изучения местечек Белорусского Понеманья) // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга : Сборник статей. Академическая серия. Вып. 11 / Центр научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер»;
  Институт славяноведения Российской академии наук; Отв. ред. О. В. Белова. — М., 2003. — С. 361—375. — ISBN 5-98370-002-2
  .
• Krekovičová E. Medzi tolerancioou a bariérami. Obraz Rómov a Židov v slovenskom folklóre (словац.). — Bratislava, 1999.